— Когда ты узнала, что я в тюрьме?

— Когда ты уже вышел. Дидье сказал мне, что ты выглядишь ужасно, и только тут… но подожди… ты что, ты думаешь, что я имею какое-то отношение к тому, что тебя арестовали? Ты это думаешь?

Я выдержал паузу, глядя ей в глаза.

— А ты не имеешь к этому отношения?

— О боже! О блин! — простонала она. Отчаяние исказило ее красивое лицо. Она стала быстро мотать головой из стороны в сторону, словно пытаясь помешать неприятной мысли укорениться в ней. — Остановите машину! Водитель! Банд каро! Абхи, абхи! Банд каро! Остановите машину! Немедленно!

Водитель остановился у тротуара возле ряда обветшалых магазинчиков. Улица была пустынна. Он выключил двигатель и уставился на нас в зеркало заднего вида.

Улла плакала. Она крутила ручку, чтобы выйти, но от расстройства у нее ничего не получалось.

— Улла, успокойся, — сказал я, мягко отодрав ее руки от дверной ручки и держа их в своих. — Все в порядке. Успокойся.

— Ничего не в порядке! — рыдала она. — Не знаю, как мы вляпались в это дерьмо. Модена плохой бизнесмен. Они с Маурицио наворотили черт знает чего. Обманули целую кучу людей, но до сих пор им все сходило с рук. А с этими не прошло. Они не такие, как все. Я очень боюсь и не знаю, что делать. Они убьют нас, всех троих. А еще ты. Ты думаешь, что я выдала тебя полиции. Но зачем мне это делать, Лин? Ты думаешь, что я такая стерва? Неужели ты можешь думать обо мне так? За кого ты меня принимаешь?

Я открыл дверцу. Улла вышла и прислонилась к автомобилю. Я вылез тоже и встал рядом с ней. Она плакала и дрожала. Я обнял ее и держал так, дав ей выплакаться.

— Все в порядке, Улла. Я верю, что ты не замешана в этом. Я всерьез никогда и не думал этого — даже тогда, когда увидел, что тебя нет около «Леопольда». Я тебя спрашивал просто для того… чтобы покончить с этим делом. Я не мог не спросить, понимашь?

Она посмотрела мне в лицо. Уличные фонари искрились в ее больших голубых глазах. Губы ее расслабленно скривились от страха и усталости, но в глазах теплилась неискоренимая надежда.

— Ты действительно любишь ее, по-настоящему?

— Да.

— Это хорошо, — произнесла она мечтательно и тоскливо и отвела взгляд. — Любовь — это хорошая вещь. А Карле… нужна любовь, очень нужна. Знаешь, Модена тоже любит меня. Любит по-настоящему…

Она погрузилась в эти мечтания на несколько мгновений, затем откинула голову назад и посмотрела мне прямо в глаза, крепко схватив за руку.

— Ты найдешь ее. Начни с Мапузы, и найдешь. Карла пробудет в Гоа еще какое-то время. Она написала об этом. Она живет где-то прямо на берегу. Она написала, что из окна ей видно океан. Поезжай туда, Лин, и найди ее. Знаешь, в мире нет ничего, кроме любви, нет ничего другого…

Слезы Уллы, пронизанные светом, остались со мной и слились с блестящим под луной морем, а ее слова «В мире нет ничего, кроме любви», подобно бусинкам на четках, нанизывались на нить надежды, раскрывая передо мной горизонты.

Когда свет этой ночи перетек в рассвет и паром пришвартовался у причала в столице Гоа Панаджи, я первым забрался в автобус, направлявшийся в Мапузу, или, как ее здесь называли, Мупсу. До нее было всего пятнадцать километров; дорога вилась между рощами с пышной листвой, мимо особняков, построенных в соответствии со стилем и вкусами, царившими здесь в течение четырех веков португальского владычества. Мапуза была главным транспортным и коммуникационным узлом северной части Гоа. Я приехал в пятницу, базарный день; улицы с утра были заполнены людьми, спешившими по делам или громко торговавшимися. Я отыскал стоянку такси и мотоциклов. После непродолжительной, но горячей схватки с человеком, давашим напрокат мотоциклы, которая сопровождалась ссылками на авторитеты верховных божеств по крайней мере трех религий и таких более плотских персонажей, как знакомые наших знакомых, мне удалось выторговать «Энфилд буллит» за приемлемую сумму. Я внес залог и плату за неделю, завел мотоцикл и покатил сквозь базарную суету на побережье.

Индийская модель «Энфилд буллит 350» представляла собой мотоцикл с одноцилиндровым четырехтактным двигателем объемом 350 кубиков, собранный по чертежам английской модели 50-х годов «Бритиш ройял Энфилд». Модифицированный в соответствии со специфическими условиями эксплуатации и соображениями надежности и долговечности, «Буллит» был рассчитан на большое терпение, крепкие нервы и вдумчивое отношение к нему со стороны ездока. Взамен мотоцикл предлагал знакомое лишь птицам божественное парение на крыльях встречных ветров с периодическими душевными встрясками в те моменты, когда удавалось избежать близкой смерти.

Весь день я мотался по побережью между Калангутом и Чапорой, не пропустив ни одной гостиницы и орошая засушливые поля местного гостеприимства дождем мелких, но пробуждавших достаточный интерес чаевых. Я завел массу полезных знакомств с менялами, наркодельцами, воришками, гидами и жиголо. Почти все они видели иностранных девушек, соответствующих описанию, но не были уверены, что это Карла. Я заходил в рестораны, чтобы выпить сока или перекусить, и расспрашивал официантов и метрдотелей. Они с готовностью отвечали на вопросы, которые я задавал на маратхи и хинди, но тоже не могли утверждать, что встречались с Карлой. Иногда они высказывали различные предположения, которые я проверял, но безрезультатно. Первый день поисков ничего не дал.

Последним, с кем я беседовал уже на закате, был владелец ресторана «Приморский» в Анджуне, упитанный молодой махараштриец по имени Дашрант. Он приготовил мне обильный ужин из капусты, фаршированной картофелем и зеленым горошком с имбирем, хрустящей поджаренной окры и баклажанов с кислой приправой из зелени. Когда все это было готово, он сел за мой столик, чтобы поужинать вместе со мной. По его настоянию я запил еду большим стаканом кокосового фени местного производства и таким же большим стаканом фени из орехов кешью. Отказавшись принять плату за ужин от горы, говорящего на маратхи, он запер ресторан и вызвался проводить меня до моего мотоцикла. Мои поиски Карлы поразили его воображение как очень романтическое приключение, «очень индийское». Он настоял на том, чтобы я переночевал в его хижине неподалеку.

— Здесь в округе есть несколько красивых иностранок, — сказал он. — Одна из них, если будет на то воля Бхагвана, может оказаться твоей потерянной любовью. Ты сначала поспи, а утром будешь искать ее на свежую голову, не прав ли я?

На малой скорости, отталкиваясь ногами от песка, мы протарахтели по дорожке между пальмами до дома Дашранта. Квадратная хижина была сооружена из бамбуковых шестов, обрезков кокосовой пальмы и пальмовых листьев. От ее дверей был виден ресторан «Приморский» и открывалась панорама черного моря. Войдя в хижину, Дашрант зажег свечи и светильники. Хижина состояла из одной комнаты. Полом служил песок, на котором стоял стол с двумя стульями, кровать с непокрытым надувным матрасом и металлическая вешалка для одежды. Большой глиняный горшок был наполнен чистой водой. Дашрант торжественно объявил, что воду он достал как раз в этот день из местного колодца. На столе стояла бутылка кокосового фени с двумя стаканами. Заверив меня, что мой мотоцикл и я сам будем здесь в целости и сохранности, так как всем известно, что это его дом, Дашрант вручил мне ключ от замка, навешивавшегося на дверь, и предложил оставаться у него, пока я не найду свою девушку. Улыбнувшись и подмигнув мне на прощание, он отправился в свой ресторан. Было слышно, как он распевает, шагая между пальмами.

Я прислонил «Энфилд» к стене хижины, привязал к нему веревку и утопил ее в песке, а другой конец веревки зацепил за ножку кровати, рассчитывая, что если кто-нибудь пожелает увести мотоцикл, то прихватит и меня с кроватью. Повалившись на матрас, я тут же заснул. Я крепко проспал без всяких снов четрые часа и пробудился, чувствуя, что слишком взбудоражен для того, чтобы уснуть снова. Надев ботинки, я взял банку с водой и отправился в туалет, находившийся позади хижины. Как обычно в Гоа, туалет представлял собой ямку в песке, от которой по склону спускалась канавка в небольшую ложбину. В ложбине копошились дикие косматые свиньи местной черной породы, питавшиеся отходами человеческой жизнедеятельности. Возвращаясь в хижину, чтобы помыть руки, я слышал, как насытившиеся животные затопали вдоль по ложбине. Это был, безусловно, очень удобный и экологичный способ уничтожения отходов, однако зрелище этого свинства служило убедительным доводом в пользу вегетарианства.